Там, где течет молоко и мёд - Страница 36

* * *

Если, входя в класс, ученик говорит «здрасьте», если у него вымыты руки и завязаны шнурки на кроссовках – это ребенок эмигрантов.

Я с облегчением перехожу на русский язык:

– Ну как? Все получилось?

– Получилось, – отвечает он, вежливо шмыгая носом, – аваль, бе перек а-шени аккомпанемент непонятный. Там три раза стучать или маспик штаим?

Уже почти год я преподаю фортепиано в консерватории. Консерватория – это районная музыкальная школа для детей, желающих учиться музыке, и родителей, имеющих возможность платить за это довольно большие деньги. Великая страна и величественный язык. Здесь даже туалетный бачок называется ниагара. А что, он ведь тоже своего рода водопад!

А где же учатся взрослые, спросите вы. Что за вопрос! Взрослые учатся в Академии. Музыкальная академия, Академия естественных наук, Академия языка иврит, Академия парикмахерского искусства… Каждый народ имеет право на своих академиков!

За дверью раздается выразительное пыхтенье, и в щелку пролезает палец. За пальцем появляется круглый черный глаз, потом длинная прядь смоляных волос, прикрывающая второй глаз, и вскоре весь персонаж деликатно протискивается и усаживается на пол, разложив вокруг себя тетрадки, ноты и надкусанный бутерброд с шоколадным маслом. Он преданно ест меня единственным функционирующим глазом – разве госпоже учительнице непонятно, что пора прогнать этого нудного предыдущего ученика и только к нему обратить свое внимание и любовь?

Израильские дети обожают учиться музыке. Слух у них потрясающий, и такая же степень свободы. Разноцветные кудрявые головы и загорелые тонкие пальчики с упоением подхватывают любые мелодии и ритмы, вариации и композиции. Потому что музыка – это и есть слух и свобода.

Но не приведи Бог намекнуть на домашнее задание! Вся любовь тут же заканчивается. Потому что еврейский ребенок должен быть счастлив, не переутомляться, хорошо кушать и делать только то, что ему хочется. А если у госпожи учительницы нет подхода к современным детям, то никто и не настаивает. Учителей, слава Богу, хватает. Самый распространенный анекдот про нашу алию: «Если по трапу самолета спускается российский репатриант и в руках у него нет скрипки, что это значит? Это значит, что он играет на пианино».

Я ищу подход. Мы играем на двух роялях, мы сочиняем слова к этюдам Черни (и подписываем их справа налево навстречу нотам), мы танцуем парами и дружно хромаем при каждой ошибке… Видела бы моя незабвенная Катерина!

Кстати, она недавно прислала письмо: открыли с Валериком ларек по продаже пирожков и напитков, устают страшно, но все-таки появился шанс выжить и оплатить Ленке учебу в университете.

Господа, товарищи, только бы не сглазить, процесс пошел! К весне (при чем здесь начало учебного года, если ребенку захотелось учиться в марте!) мой класс насчитывает шестнадцать человек. Это почти треть всего фортепьянного отдела консерватории. Я выдвигаю Пашу Когана на концерт для фортепьяно с оркестром. Паша не подведет, он у меня учился еще в Москве, в классе для одаренных детей, и оркестр из местных любителей духовых и струнных инструментов ему не помеха – никаким самым старательным пилением и дудением Пашу им не заглушить! Через месяц у меня еще пять претендентов на соло с оркестром, и я, вспомнив былые подвиги, сажусь за второй рояль и адаптирую на себя оркестровую партию – пусть ребенок получит ощущение простора и полета! На заключительном экзамене мой бодрый разномастный коллектив прочно занимает все ведущие места, а две совершенно местные девочки под названием сабры вместо безразмерных футболок и шлепанцев на босу ногу являются на экзамен в нарядных выходных платьях с оборками. Можете не верить, но одна из мам даже принесла букет цветов, настоящий букет, перевязанный розовыми лентами!

К осени ко мне в класс записались еще двадцать человек, из них семнадцать сабр.

ГЛАВА 24. ГЕРМАНИЯ

Мой чемодан уже собран.

– Смотри не потеряй билет, – волнуется мама. – И внимательно слушай, когда объявляют рейсы!

– И не разговаривай с незнакомыми мужчинами, – невинно добавляет папа.

Что, безусловно, дала эмиграция, это возможность путешествовать. У меня в голове целый список городов, которые надо посетить в первую очередь. Довольно банальный список, честно говоря: Париж, Венеция, Барселона…

– Мама, – задумчиво спрашивает Машка, – я что-то забыла, почему вы никогда не ездили за границу? Нужны были какие-то особые путевки?

Вот так вот. Забыла она!

– Если бы! Даже с самыми прекрасными путевками ты не могла поехать в самую незатейливую Болгарию, пока не пройдешь собеседование в райкоме и не расскажешь биографию Георгия Димитрова.

– А кто такой Георгий Димитров?

Вот и поговори с ней! Как в анекдоте: «А что такое очереди?»

– Знаешь, Машка, ну его совсем! Что нам Георгий Димитров? Давай поговорим лучше о Большом театре или Третьяковской галерее. Или еще лучше – об Эрмитаже. Роскошный все-таки музей, не стыдно вспоминать!

В голове у меня целый список прекрасных городов, которые надо посетить в первую очередь. Но среди них никогда не было города Дюссельдорфа. Хотя название вполне красивое, и даже с буквой «л».

Тетя Майя прислала письмо: «В принципе, это не болезнь, просто старость. А медицина здесь, кстати, прекрасная, особенно лекарства. И еще нам очень помогает еврейская община, приглашает на праздники – Песах, Пурим, помогает в съеме квартиры. И электротовары выдали совсем бесплатно, подержанные, но в хорошем состоянии. Пожалуйста, приезжайте, посмотрите на красивый город. Так хочется попрощаться…»